Назад

Алексей Поликовский

Виктор Цой - кочегар кино"

В те годы,  когда Цой  начинал - начало восьмидесятых, - у  подпольного советского рока  менялось  настроение,  облик,  ритм,  жест. На смену разноцветным длинноволосым хиппи, чуть ли не с колыбели носившим подранные джинсы и напевавшим "All you need is love",  приходило черно-белое поколение.  Эти  предпочитали короткие стрижки с подбритыми висками, носили пиджаки с широкими плечами,  мешковатые штаны и тяжелые ботинки (как вариант - грязно-белые кроссовки).  Вместо сердечек, яблок, цветов,  символизировавших буколическую радость жизни,- огромные английские булавки и бритвы на цепочках, означавшие мрач-
ную приверженность к насилию. Это был панк - музыка окраин.Цой был на пять-шесть  лет  моложе  Макаревича,  Гребенщикова и иных
мэтров подполья.  Эти пять лет означали разность эпох, различие тем-
ператур.  В его музыке никогда не было той лихой размашистости,  той
вольной страсти,  которая типична для команд семидесятых годов.  Его
песни сдержаннее и строже. В них нет громкой, декларативной, похожей
на манифестацию любви, но есть одиночество, которое он умел выразить
одной  краткой  строкой  ("Искры моей сигареты падают в ночь");  нет
хиппового обожествления братства и свободы, а есть только конкретные
обстоятельства  сегодняшнего  вечера,  очередного вечера в огромном,
равнодушном, заблудившемся во времени мегаполисе. Со старых пленок,  на  которых сохранились записи концертов в ленинградском рок-клубе,  до  нас  сквозь гудение неотлаженных микрофонов доносится плохо скоординированный звук группы  "Кино",  который в ее мрачной агрессии плевать на музыкальные тонкости.  Поначалу кажется, что угрюмое,  однообразное пение этой четверки молодых людей слушать невозможно,  но  постепенно  атмосфера дикого праздника захватывает.
Этот  советский  панк,  гремевший  посредине  погрузившейся в сонный
маразм империи, напоминает многочасовые однообразные пляски папуасов.
В бесконечных варварских песнопениях - публика и музыканты в те годы
не уставали никогда - слышен злой вопль городского партизана,  нена-
видящего испоганенный мир, в котором ему приходится жить.Голос Цоя вдруг уходит вниз,  срывается на яростный нажим.  Подпевки
его товарищей по группе напоминают рев пьяной банды.  В  зале ленин-
градского рок-клуба Цой поет с угрозой, и в хаотическом шуме группы,
сохранившемся на пленке, только дальним намеком угадываются те гита-
рные ходы, которые в недалеком будущем обретут изящество и точность.Живой  классик  тогдашнего  рок-подполья Б.Г. познакомился  с Цоем в
электричке,  шедшей из Петергофа в Ленинград.  У  Цоя  с  собой была
гитара - она у него была с собой,  кажется, всегда, - и он спел нес-
колько песен.  Потом Б.Г. вспоминал, что ощутил "дрожь первооткрыва-
теля",  и что его  "абсолютно сбили с нарезки"  песни Цоя.  Тогда же
Гребенщиков выдал определение группы, чуть позже получившей название
"Кино": "Вы - новые романтики!"Сквозь стук железнодорожных колес опытное ухо Гребенщикова расслышало в песнях Цоя что-то необычное.  И  действительно,  если это и был панк, то не вполне типичный.  Другая ленинградская группа "Автоматические удовлетворители", во главе с Андреем Пановым, более известным как Свин, играла в те годы ярковыраженный панк,  который не спутаешь ни с чем. Герой этой отлично сделанной, энергичной музыки - выпавший в осадок молодой алкоголик, городской юродивый, бомж-дегенерат. Цой, в отличие от Свина, никогда не уходил в самый низ, туда, где человеческая личность распадается на молекулы.  В  его  мраке  всегда  был свет, а вернее, надежда на свет. Цой не сразу нашел свой облик, не сразу вписался в образ романтического панка,  предсказанный ему Гребенщиковым.  Поначалу,  он понимал романтизм как нечто  внешнее.  На  первых  концертах в ленинградском рок-клубе,  когда группа  "Кино"  состояла  из него самого и Алексея Рыбина по кличке Рыба, он выходил на сцену в кружевах, обильно украшенный стекляшками,  изображавшими брильянты.  Он использовал грим и разукрашивал себе лицо  (вернее,  лицо  ему  разукрашивала  его жена Марианна) - намек  на  грохотавших тогда  по  всему миру "Kiss". Это был,  в сущности,  зигзаг, уход в сторону, поиск самого себя в мире, похожем на музей личин и масок.  Отбросив,  в конце концов,  всю эту бутафорию, Цой вернулся к аскетичной простоте.  Тут он нашел то, что искал: соответствие звука и образа. Образ жизни:  изгой, сам, по своей воле ушедший на дно, отвергнувший все советские блага. Вписаться в то, что считалось нормальной жизнью, Цой не мог.  В  художественном училище он долго не продержался,  был отчислен за неуспеваемость. Чтобы избежать армии, лег в психбольницу.
Потом учился в ПТУ,  работал в реставрационных мастерских, где дово-
дил мастера до белого каления своей неисполнительностью,  вырезал из
дерева фигуры  для детских  площадок,  рисовал  плакаты с портретами
Джорджа Харрисона и Роберта Планта,  которые  продавл по пятерке  за
штуку.  Везде он был на плохом счету,  как  прогульщик,  бездельник,
асоциальный тип, на которого нельзя положиться при выполнении ответ-
ственного задания, организации важного мероприятия. Ему это было все
равно. Отвалив из ПТУ или смотавшись поскорее с работы,  Цой возвра-
щался в свой мир. Это был мир ленинградских коммуналок, где жили его
друзья,  как и он,  игравшие рок, - среди них  Майк Науменко и Б.Г.;
и он с гитарой странствовал  по  этим  коммуналкам и пел свои песни.
Это был мир квартирных концертов,  во время которых в комнату площа-
дью пятнадцать квадратных метров набивалось тридцать человек, каждый
из них непременно  приносил  с  собой две бутылки.  (Сухое вино, для
поднятия градуса, разогревалось в духовке).  Это был мир долгих ски-
таний по осенним ленинградским улицам, долгих разговоров о роке, мир,
где будущие рок-звезды,  которым  вскоре предстояло стать известными
всей стране, в безнадежной тоске пили в столовках портвейн, разливая
его в стаканы из-под компота,  а потом добавляли пивка, подолгу стоя
на улице с кружками в руках в самой гуще матерящейся толпы.Резкий, агрессивный на сцене, Цой вне сцены был негромким человеком.
(Да и на сцене  он  не  впадал в неконтролируемое  рок-бешенство;  в
конце каждого концерта в реве и свисте восторженной публики негромко
произносил  смущенное  и  трогательное: "Спасибо!").  Он - во всяком
случае, поначалу - вовсе не был уверен в себе,  и друзья должны были
уговаривать его писать песни.  Он  соглашался и писал,  но многое из
написанного  считал  недостойным  концертов  и  записей.  (После его
смерти  таких  забракованных  им  песен  набралось  на  целый диск).
В работе своей  он  больше уповал  на  многочасовые и многочисленные
репетиции,  чем  на сценическое  озарение.  Возможно,  он был прав -
квалификация  музыкантов и качество  аппаратуры заставляла идти этим
путем,  подолгу тренируя каждое соло и каждый ход.  И  он никогда не
вел громких,  шипучих разговоров о самом себе,  о темах своих песен,
о своей роли в роке.  В  ежедневном  общении он всегда  оставался на
уровне незамысловатой,  спокойной простоты.  Изгой  обрел  некоторую
стабильность лишь на самом дне, там, откуда ниже опуститься было уже
нельзя. Это - кочегарка, куда Цой устроился кочегаром. В этом леген-
дарном месте, прозванном "Камчаткой",  Цой чувствовал себя свободным
человеком,  сюда приходили к нему друзья,  здесь лилось рекой вино и
было весело.  И здесь,  озаренный пламенем сгоравшего угля,  кочегар
"Кино" писал свои песни и придумывал аранжировки.Первоначально группа  Цоя  называлась  "Гарин и Гиперболоиды",  но в этом названии он чувствовал какую-то избыточную фантазию, несоответствующую настроению  и  времени.  Он  хотел  чего-то иного - короче,холоднее,  глубже.  Вместе  со  своим  соратником Рыбой он перебирал слова чуть ли не целый день и, в конце концов, так ничего и не найдя,остановился на первом попавшемся.  Первым попавшимся - в виде светящейся в ночи вывески кинотеатра - было слово "Кино". Но в этом якобы случайном выборе была та точность, неожиданность и глубина,  которую Цой искал.  Кино - место,  где  можно спрятаться от этого идиотского мира, место, где можно укрыться хотя бы на полтора часа от убожества жизни, от вечерней окраины, от серых лиц прохожих...  Это темный зал и светящийся экран,  на  котором  кто-то  проживает  на наших глазах
иллюзорную жизнь. Кино - это всегда приключение, которое всегда кон-
чается. И всегда начинается заново - с каждым новым сеансом. Цой опять и опять начинал заново - новые песни,  которые  невозможно было издать,  новые записи,  которые  совершались в квартире  звукорежиссера-самоучки Алексея Вишни,  новые концерты, во время которых, как всегда,  ломалась аппаратура.  ("Там что-то сломалось!" - звучит голос Цоя с пленки,  сохранившей запись концерта 1986 года.  Из зала ему что-то кричат в ответ. "Чего нет?" - спрашивает он.  "А, голоса, говорят, не слышно!").  В этой беспрерывной,  захватывающей, увлекательной работе - подводное плавание,  движение против течения жизни!- возникала аура группы,  рождался ее миф.  Это  был  миф о немногословной, одетой в черное четверке, о парнях, которые курят глубокими затяжками,  о  нервном  узкоглазом  поэте,  который,  как и подобает герою, всегда уходит в ночь. Цой, рок-подпольщик, знал, что музыка, которую он делает, изначально обречена на техническое несовершенство. Он, много слушавший западные рок-группы,  отлично знавший музыку "The Beatles", прекрасно осознавал разницу между самодельной студией  Андрея Тропилло  в Доме юного техника и оснащенной по последнему  слову техники студией на лондонской улочке Abbey road.  Но  это  не  могло  остановить  его  и,  по большому счету, ничего не меняло. В его голосе,  когда он пел перед танцующим, кричащим, ревущим залом
"Хочу перемен",  был  удивительный  невероятный напор.  Даже  полное
отсутствие аппаратуры не останавливало его в жизненном движении.  Он
давал акустические концерты, пел под гитару. "Нам  за  честность  могут  простить  практически  все, - сказал Цой однажды,  во времена,  когда  у  него уже стали брать интервью. - Но когда пропадает честность - уже ничего не прощают".  Он  имел в виду здесь не только собственное право говорить  о советской действительности то,  что он хочет, - но  и  честность  другого рода.  Азбучную истину рока кочегар Цой понимал хорошо.  Если ты - последний герой - хочешь, чтобы люди верили в твое кино, ты должен не понарошку жить в нем и умереть всерьез. Нелепо писать размеренную, выверенную по датам биографию Цоя - человека,  который,  уйдя, как бы и не ушел,  а затерялся в толпе и стал всеобщим знакомым. С дешевых цветных постеров, висящих то в заляпанных маслом гаражах полуподпольного автосервиса,  то в торгующих кассетами и компактами ларьках, глядят его узкие мечтательные глаза. Да и не было у него биографии  в  общепринятом смысле слова, - какая, к черту, разница, что там записано у него в трудовой книжке? Поэт Цой  не  приемлет обыденности - серые  рутинные  дни вызывают у него тоску.  Эта тоска рассеяна в сыром воздухе северной столицы, ею
пропитаны стены домов и ею пахнут проходные дворы. Это тоска времени,
которому некуда течь, и оттого оно загустело в болото;  тоска подне-
вольной жизни,  когда каждый  день надо  по  заведенному  распорядку
тащиться в постылые места учебы или работы.  Это тоска ранних уходов
из дома,  когда от недосыпа  трещит голова  ("Я вчера слишком поздно
лег,  слишком рано встал"),  тоска  вечных  пригородных  электричек,
везущих спресованных в вагонах людей.  ("Электричка везет меня туда,
куда ч не хочу").  И это яростное, сжатое в пружину, кристаллизовав-
шееся в готовый бабахнуть динамит желание побега - желание,  которое
всегда придавало вкус рок-музыке, где бы она ни возникала.Музыка "Кино" настояна на желании перемен.  В  конце  восьмидесятых, когда ледник сдвинулся,  оказалось,  что  огромная  страна  движется
навстречу  переменам  именно  под  песни  Цоя,  звучащие  с  каждого
кассетника.В  конце  восьмидесятых Цой и "Кино",  вышедшие из подполья на арены стадионов, обрели законченную четкость облика и точность звука. Про-
работанному и отточенному звуку песен Цоя соответствовала сдержанная
напряженность его позы. Он стоял у микрофона, широко расставив ноги,
с гитарой наперевес, с чуть откинутой назад головой. Мимика его лица
- выдвинутая  вперед  челюсть,  выпяченная  нижняя губа - говорила о
волевом напоре.  В движениях головы - рывок  головы  влево  и  вверх
завершал песню - было больше динамики,  чем  в хаотических скачках и
прыжках иных музыкантов;  и черный цвет одежды,  на  котором в конце
концов остановился Цой, точно соответствовал облику последнего героя. В отличие от Башлачева,  срывавшего  в  крике  горло на концертах  и
кончившего жизнь прыжком из окна,  в отличие от Науменко,  жившего с
полным пренебрежением  к  самому  себе  в  рок-н-ролльно-алкогольном
дурмане,  Цой был  человеком  уравновешенным и смерти не искал.  Его
жена Марианна говорит о нем,  что он был человек осторожный и "ходил
по жизни на мягких кошачьих лапах". Но прозрения у него были удивительные.  "Мне нельзя больше ждать", - эти вполне неожиданные слова спел  он в одной из своих песен задолго до того дня,  как его автомобиль - синий пролетарский "Москвич-2141" - врезался в рейсовый "Икарус"  на  шоссе  Слока-Талсы.  "Мне нельзя больше ждать, я могу умереть". В другой песне он перебирает возможные виды смерти - авиакатастрофа, война, эпидемия, снежный буран, "космоса черные дыры", ошибка хирурга, - но до той, что ему предстояла, так и не добирается. И тяжелым, мощным рефреном поет он слова, поет так, как будто хочет переубедить себя и заговорить судьбу: "Следи за собой! Будь осторожен!" (В своей обычной манере он "о" поет открыто,  так что звучит как "а":  "Следи за собой!").Времена меняются, - прозорливо заметил как-то в одной из своих песен
Боб Дилан.  Уже нет Советского Союза, нет того, от чего Цой бежал на
социальное дно,  в  свою  веселую  кочегарку,  нет группы "Кино",  и
совсем другие команды играют на авансцене.  Время рок-подполья окон-
чательно ушло в прошлое, и герои благополучно перестали быть героями.
Их съело время.  Макаревич превратился в живую рекламную тумбу фирмы
"Партия",  песни  Б.Г.  напоминают шутки  Энди Уорхола,  морочившего
публике головы заумью.Но Цой  не изменился,  он  остался  тем,  кем  был, - неоромантиком, последним героем, кочегаром кино. Миф о нем стал возникать на следущий день после его смерти. Миф этот отпечатался на грубой штукатурке домов,  на сероватых бетонных заборах,  где  с  помощью баллончика с краской выведено краткое,  как лозунг:  "Виктор Цой жив!"  Это миф о рокере в черном,  взлетевшим на небо на своем покореженном,  всмятку
разбитом автомобиле,  миф о поэте, который,  несмотря на смерть (или
благодаря смерти?), все равно остался здесь.
 

Карта сайта

)- ТЕКСТЫ И АККОРДЫ
Тексты всех песен Виктора Цоя, а также аккорды, табы и басы к ним...

)- ДИСКОГРАФИЯ
Наиболее полная информация о всех альбомах группы и сборниках...

)- ПЕСНИ
Песни Виктора Цоя в mp3 и midi...

)- ВИДЕО
Несколько видеороликов: интервью, клипы, отрывки из фильмов...

)- УВЛЕЧЕНИЯ
Хобби Виктора Цоя: нецке, рисунки, стихи, фильмы...

)- ФОТОАЛЬБОМ
Огромная коллекция фотографий Виктора и группы...

)- ВОСПОМИНАНИЯ
Воспоминания друзей и знакомых о Викторе...

)- ПРЕССА
Что пресса пишет о Кино...

)- ИНТЕРВЬЮ
Интервью Виктора Цоя журналам и газетам...

)- ДРУЗЬЯ
Коротко о самых близких и родных Виктора...

)- К ВИКТОРУ
Произведения Вашего творчества, посвященные Виктору Цою...